Вы хотите увидеть глупость в чистом виде? Взгляните на меня. Верить человеку так безоглядно? Села в лодку, дура, весла и жилет спасательный за борт радостно побросала – зачем они мне, конечно! я же теперь с мужчиной! Я была ЗА него перед всеми, перед собой и даже перед ним самим. Он мне говорил, что он меня недостоин, а я доказывала обратное. Я ни к кому в своей жизни так близко не подходила, никого так близко не подпускала. Я была верна. Даже в мыслях верна была. Даже во сне верна была. Даже сны отдала я ему, самой большой моей ошибке.
Хотя почему ошибке? Не была ли я счастлива эти полтора года? Неужели жалею я о них? Неужели? Нет. Ничуть. Вот открытия какие нас жизнь заставляет делать. «Америки» мы свои тогда открываем, когда носом нас судьба ткнет в них. Надо признавать, что ошиблась. Надо признавать, что, несмотря на ошибку, было бы возможно – повторила бы все.
Второе открытие – признать ошибку, не значит избавить себя от боли. И раньше случалось мне перед собой признавать, что дала маху. Но тогда сразу приходило облегчение. Я на себя долго дуться не могу, я как маленький ребенок – упала, пожалели и опять в игру. Ша, кончилось детство голопузое. Это не коленка уже поцарапанная. Это перелом. Обеих ног сразу. Заживет. Но – гипс и костыли гарантированы.
Еще одно интересное наблюдение. О чем слезы мои по ночам этим тусклым? О Дэвиде? Мой Бог, если бы так, все было бы проще, легче. О нем был январь. Пустой, длинный и холодный, как коридор старой тюрьмы. Закончился этот январь, когда напились мы с Аленой, и я проснулась утром у нее дома. Есть моменты, которые будешь помнить долго. События не приключилось, а помнишь. И я запомню ту белую пустоту в голове, когда я открыла глаза и увидела над собой красивый лепной потолок. Незнакомый мне белый потолок. Бывало ли у вас так, что голова горяча от боли, не от жара, а именно болью горит? И тут холодный компресс кладете вы на горячий лоб свой и понимаете, что счастье – это не вилла в Малибу. Счастье – это вот эти несколько минут, пока холод еще не нагревшегося мокрого полотенца спасает вас от всего плохого, что с вами может случиться… Вот чем был для меня Аленин потолок.
Или это я рисуюсь, а на самом деле внутри я корчусь от обиды и унижения? И все это пишу с тем только, чтобы пожалели меня?
Господь Бог мой свидетель, что меньше всего на свете мне сейчас надо, чтобы меня жалели.
Что мне надо, так это чтобы до конца жизни моей все-таки пришел ко мне тот кто-то, кому я уткнусь в плечо и спрошу: «Скажи мне, что я делала не так?»
Узнаю ли тебя? Видишь, пока что я доказала полную, блин, несостоятельность в этом деле.
Где же черт тебя носит?
И вы все, кто будет СЛУЧАЙНО читать все это, не смейте думать даже, что специально для вас написано. Типа театр. Хрена. Записи никогда не закрывала. И не собираюсь.
Что? написано слишком организованно для спонтанного всплеска эмоций? Подчищено, отредактировано? Запятые все на месте? Типа плачет, а сама из-под ладошки на публику поглядывает? Так профессию-то свою редакторскую куда блять девать? Реву вот сижу, а сама запятые исправляю.
А знаете, что я хотела бы? Стать мужиком хоть ненадолго. Секс не причем. Хочу побыть красивым, высоким, плечистым зрелым мужчиной. И хочу испытать что это – держать в руках оружие? Как это – скакать верхом? Вести огромный джип по горной дороге. Черт знает, откуда это. Какого рожна? Это лечится?
Мне просто нужен мужчина. Просто все, как грабли. Женщине нужен мужчина. Не для количества. А тот самый, который. Один, последний. Все. Никаких больше не хочу. А ведь будут, куда деваться. Куда, я вас спрашиваю? Будут они, разные. И возможно много, чисто от злости и пустоты. И раньше были. И будут еще.
Так что если ты меня слышишь, ты, последний, ты лучше поторопись. Пока твоя суженная совсем блядью себя не почувствовала. Торопись, милый.
Что могу сказать тебе я, виноватая уже перед тобой? Где слова взять, незахватанные каждодневным произнесением? Достойна ли буду смотреть тебе в глаза?
Есть слова, сказанные тысячи лет до меня. Но от этого они не становятся менее МОИМИ. И от того, насколько верны они, мне страшно. Как свой сон видеть наяву жутко.
«Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?»
Слушай меня, потому что верю, что сказанное мною сейчас в пустоту достигнет тебя рано или поздно. Потому что эти слова древние как сама жизнь. Песнь Песней не может врать.
«На ложе моем ночью искала я того,
кого любит душа моя, искала его, и не нашла его.
Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям,
и буду искать того, кого любит душа моя…»